№ 12 (4161)
март 2006

Востоковедное образование в контексте университетских юбилеев

Ex oriente lux!
(Свет с Востока!)

***

Клариса. Нет, батюшка, воля ваша, лучше мне век быть в девках, нежели за Тресотиниусом. С чего вы вздумали, что он учен? Оронт. Безумная, он знает по-арапски, по-сирски, по-халдейски, — да диво, не знает ли он еще и по-китайски, — и на всех этих языках стихи пишет, как на русском языке. Клариса. Пускай себе и по-халдейски, и по-китайски знает, однако мне он со всею своею премудростью не нравится, а для любови и одного нашего языка довольно. А.П. Сумароков. Тресотиниус (комедия). 1750.

Востоковедение или, как оно поначалу называлось, ориенталистика, было заложено в университете с самого первоначального момента. Оно было озвучено в заключительных строках елизаветинского Указа об основании Московского университета в 1755 году:
«Ориентальские языки могут также быть учены — со временем, когда будут сысканы достойные к тому учители».

Тогда еще не стоял на Моховой казаковский дом, великолепный дворец науки, поразительное сочетание величия и домашнего уюта, и торжественная инаугурация университета состоялась 26 апреля 1755 года в самом первом его (несохранившемся) здании — на Красной площади у Воскресенских ворот (где сейчас располагается Исторический музей), неподалеку от знаменитой Славяно-греко-латинской академии, приютившей в свое время гениального Ломоносова, который впоследствии, «соединяя необыкновенную силу воли с необыкновенною силою понятия, обнял все области просвещения» и в союзе с просвещенным вельможей Шуваловым и дщерью великого Петра императрицею Елизаветой встал у истоков университета в Москве.

Ориенталистика в Московском университете началась с преподавания древнееврейского языка, с толкования Библии приглашенным из Тюбингенского университета профессором философии Иоганном Шаденом, который, будучи ректором университетских гимназий, предложил свои услуги для желающих изучать (на факультативной основе) древнееврейский, сирийский, халдейский (арамейский) языки. Любопытно, что это заявление Шадена перекликается с вышеприведенным в качестве эпиграфа юмористическим отрывком из пьесы яркого представителя эпохи Просвещения в России 1740–1760 годов Александра Петровича Сумарокова, где наглядно иллюстрируется специфика восприятия общественным мнением восточной компоненты европейской дворянской культуры. Интересно, что сам Сумароков живо интересовался Московским университетом и стоял у истоков университетского «домашнего» театра.

Заметим, что ученик Шадена Матвей Гаврилов впоследствии стал профессором университета и признанным знатоком Священного писания.

А.П. Ермолов (1777–1861)

А.С. Грибоедов (1795–1829)

Д.П. Ознобишин (1804–1877)

М.А. Коркунов (1806–1858)

П.Я. Петров (1814–1875)

К.А. Коссович (1815–1883)

И.К. Бабст (1824–1881)

В.И. Герье (1837–1919)

Ф.Е. Корш (1843–1915)

В.Ф. Миллер (1848–1913)

Ф.Ф. Фортунатов (1848–1914)

А.С. Хаханов (1864–1912)

А.Е. Крымский (1871–1942)

А. Гумбольдт (1769–1859)

Х.Д. Френ (1782–1851)

А.Е. Снесарев (1865–1937)

Н.К. Дмитриев (1898–1954)

В.И. Авдиев (1898–1978)

Б.Н. Заходер (1898–1960)

С.П. Толстов (1907–1976)

Е.М. Жуков (1907–1980)

Г.С. Кара-Мурза (1906–1945)
Делало свои первые шаги и собственно практическое востоковедение. Так, в 1758 году открылась Казанская гимназия, она была на иждивении Московского университета и управлялась университетской администрацией. С 1769 года, т. е. накануне 15-летнего университетского юбилея, в ней начали преподавать татарский язык. Сложилась целая династия преподавателей Хальфиных: Сагит, Исхак, Ибрагим Исхакович. В 1777 году по Высочайшему повелению императрицы Екатерины введено изучение татарского языка уже в самом университете. Первым учителем стал Илья (Усман) Арасланов. И уже в 1778 году, на торжественном университетском собрании по случаю рождения наследника цесаревича Александра Павловича (будущего императора Александра I) к здравицам на латыни, французском и русском языках была присовокуплена поздравительная речь на татарском языке, что прозвучало как своего рода манифестация российского евразийства.

Через 25 лет, в преддверии полувекового юбилея Московского университета, молодой Александр Павлович, уже будучи императором, утверждает университетский устав, по которому на отделении словесных наук предусматривается кафедра восточных языков! Последнее обстоятельство особенно радовало университетских ориенталистов-энтузиастов. Но попечительность государства даже опережала реальные возможности на местах, поскольку занять эту кафедру было некому: будущий первый профессор первой востоковедной кафедры Московского университета Алексей Васильевич Болдырев в то время был еще студентом. За перевод древнееврейской грамматики ему была Высочайше пожалована золотая табакерка.

*****

В 1805 г. по инициативе профессора зоологии и палеонтологии Г.И. Фишера фон Вальдгейма при университете было создано Московское общество испытателей природы (МОИП), сохранившееся до наших дней. Приведем любопытный материал из архива МОИП — «наставления» для студентов, посылаемых в Китай в расположение Русской духовной миссии. Этот документ свидетельствует о значительной «востоковедной» деятельности Общества уже в начале XIX века.

«По Высочайшей воле Государя Императора назначается в Китай новая миссия, которая будет состоять из лиц духовных и гражданских. При ней предложено отправить четырех студентов… Один из них, взятый с медицинского факультета, обратит внимание на медицину и натуральную историю Китая, другой на состояние наук в сем крае, на китайскую литературу и в особенности на систему Конфуция, третий посвятит себя изучению истории, географии, статистики, юриспруденции Китайского государства, а четвертый будет собирать сведения о сельском хозяйстве китайцев, о домашней их жизни, земледелии, мастерствах и художествах…»

В целом, «наставления» отличаются большой подробностью: одна только инструкция по ботанике содержит 52 пункта.

В 1809 году, 11 декабря во 2-м часу пополудни император самолично появляется в стенах университета. Восхитившись благолепием домовой церкви, государь прошел в музей (впоследствии 15-я аудитория, а ныне читальня), а оттуда в Актовый зал (который уже в наше время, совсем недавно, окрестили «Императорским»), где ему были преподнесены стихи от Московского университета и воспитанников Благородного пансиона. Собравшаяся во дворе публика приветствовала его на выходе «громкими восклицаниями радости».

Ободренный Болдырев, по получении степени магистра философии и свободных наук, командируется за границу для изучения языков мусульманского Востока. В Геттингене он занимается у И.Г. Эйхгорна и С.И. Тихсена, в Париже у Сильвестра де Саси. Возвратившись в 1811 г. в Россию, он был произведен в адъюнкты по кафедре восточных языков и принят в действительные члены Общества любителей российской словесности при Московском университете.

*****

Пламя Отечественной войны 1812 года уничтожило все «сокровища ученой жизни» университета. Невозвратима потеря ценнейших книг, рукописей, музейных коллекций. А некогда великолепное барокко Матвея Казакова, Храм науки на Моховой «стоял обгорелой развалиной» на пепелище. Уцелела лишь задняя стена дома. И сейчас, пройдя во двор, вы можете обозреть и пощупать ее — это все, с чего начиналось воссоздание университета.

Восстановленное итальянским зодчим Доменико Жилярди с сохранением первоначальных композиционно-планировочных принципов университетское здание предстало уже в характерных для оживающей послепожарной Москвы ампирных одеждах. Еще недавние испытания войны зазвучали победной героикой в скульптурном декоре новых монументальных стен.

Не менее живописно новое строение и в своем интерьере, особенно в росписях Актового зала, сохранившихся до наших дней. Великолепная роспись-гризайль поражала воображение современников. А захватывающее душу изображение бога искусств в центре фресковой композиции подвигло профессора-поэта Алексея Мерзлякова на вдохновенный возглас:

Отверзся храм! — Благоговенье!
Вступите: грянул Аполлон!
Своих торжеств во обновленье,
Он в нем навек поставил трон…

Несомненно, заслуживает упоминания и университетский двор, где помимо факультетов и лабораторий находится самое старое, недавно пережившее капитальный ремонт строение МГУ: Ректорский домик. Здесь жили и работали университетские ректоры и профессора. В соседнем овраге глубоко под землей протекала когда-то речушка Белая. Однажды (это случилось ближе к концу XIX в.) она вдруг вырвалась на поверхность земли, течение вынесло на волю большого живого рака, и профессор Марковников бегал по университету, торжественно демонстрируя наглядное доказательство связи подземной речушки с поверхностными водами.

*****

Отдельно следует упомянуть автора неосуществленного грандиозного проекта Азиатской академии С.С. Уварова (1810 г.). Став впоследствии министром народного просвещения, он существенно повысил оклады профессоров, освободив их тем самым от репетиторской поденщины.

Важнейшим слагаемым университетской культуры был ориентализм. Этому способствовала издательская деятельность Н.И. Новикова еще в екатерининскую эпоху. Культурная среда университетского Благородного пансиона воспитывала новое поколение дворянской молодежи, среди его выпускников многие связали свою жизнь с Востоком: полководец А.П. Ермолов, дипломат А.С. Грибоедов, поэт-ориенталист Д.П. Ознобишин. Востоком «дышат» юношеские стихи Михаила Лермонтова.

Утверждение ориенталистики в Москве на базе университета было воспринято с пониманием в российских академических кругах, и когда в июле 1827 года, незадолго до 75-летнего университетского юбилея, на собрании Комитета устройства учебных заведений под председательством адмирала А.С. Шишкова встал вопрос «о статусе и учебных программах Лазаревской армянской гимназии высших наук и восточных языков» в Москве, академик Христиан Френ в своем выступлении недвусмысленно заявил, что «весьма справедливо подчинить сие заведение ведомству Московского университета, тем более, что в сем последнем находится один профессор, который в отношении к восточным языкам может быть весьма полезен заведению» (академик подразумевал профессора А.В. Болдырева). И хотя правительство и не прислушалось к мнению ученого, высказанная Х. Френом оценка не могла не произвести впечатления.

*****

Не успели просохнуть краски живописных фресок Актового зала, а университет сразу стал местом паломничества ревнителей наук и просвещения. Так, в мае 1829 года в этом же зале состоялась торжественная церемония присвоения звания почетного члена Московского университета А. фон Гумбольдту, снарядившему по предложению государя императора Николая Павловича научную экспедицию в Азиатскую Россию. Одним из главных итогов экспедиции стали астрономические и магнетические наблюдения, побудившие Академию наук установить сеть метеорологических и магнетических станций на всей протяженности от Санкт-Петербурга до китайской столицы — Пекина. Через пять месяцев ученый предстал на заседании МОИП, где выступил с сообщением о сделанных магнитных наблюдениях на Урале.

Тем временем на кафедре восточных языков ведется преподавание. Болдыреву ассистируют его ученики: Михаил Андреевич Коркунов — арабист и славист, в дальнейшем экстраординарный академик по отделению русского языка и словесности, затем его сменяет Николай Гаврилович Коноплев, преподаватель арабского языка. Выпускаются учебные пособия (А.В. Болдырев: арабская грамматика, арабская и персидская хрестоматии). Некоторые труды Болдырева хранятся до наших дней в библиотеке ИСАА.

Авторитет востоковедной науки и лично Болдырева в Московском университете был настолько велик, что в 1828 году профессор-ориенталист избирается деканом словесного отделения, а через 5 лет по решению Ученого совета становится ректором Московского университета. По существовавшему в то время положению ректоры Московского университета выполняли (по совместительству) обязанности главных цензоров. Это обстоятельство сыграло роковую роль в судьбе Болдырева. Он был уволен с должности и удален из университета после скандала по поводу опубликования «Философических писем» Чаадаева в журнале «Московский телеграф» профессором Н.И. Надеждиным. Государь в сердцах обозвал ректора дураком, издателя — мошенником, автора — сумасшедшим.

Была репрессирована и сама ориенталистика: востоковедная кафедра оставалась вакантной, а ученик Болдырева, молодой одаренный ученый-востоковед и легендарный полиглот Павел Яковлевич Петров по возвращению из заграничной стажировки в Берлине и в Париже оказался не у дел. Еще будучи студентом, Петров был приятелем-«однокашником» Виссариона Белинского и завсегдатаем знаменитого 11 нумера в общежитии на третьем этаже университетского здания со стороны Большой Никитской улицы. Белинский дорожил дружбой с Петровым и рассказывал о нем в письмах домой.

Вскоре Петров уехал в Казанский университет, где ректором был Н.Г. Лобачевский и где к тому времени уже преподавались арабский, персидский, турецкий, татарский, монгольский, китайский языки. П.Я. Петрову предстояло возглавить кафедру санскритологии.

С временным упадком востоковедения в нашем университете оказалась невостребованной даже библиотека скончавшегося в 1842 г. Болдырева, и вдова профессора объявила о ее продаже. Откликнулся только Казанский университет, приобретя 11 книг на сумму 75 рублей серебром. Совет Санкт-Петербургского университета предложил за всю библиотеку весьма умеренную цену, на что оскорбленная вдова ответила категорическим отказом.

Но в Санкт-Петербурге знали, что делают: близилось свертывание ориентальных наук в Казани и в других городах, востоковедная литература оказывалась ненужной и поневоле за бесценок стекалась в Северную столицу.

Однако в середине XIX века наблюдается рецидив востоковедения в Московском университете. Неожиданно власти сочли нужным привести учебный процесс на Моховой в соответствие с существующим, но благополучно ими забытым регламентом и реанимировать предусмотренные Уставом востоковедные дисциплины. В 1852 году из Казани в стены alma mater возвращается П.Я. Петров, отклонив предложения Лазаревского института восточных языков (ЛИВЯ). Одновременно в Московском университете воссоздается кафедра восточных языков. В программе — санскрит, еврейский, арабский и персидский языки.

Но, увы! Прибывший с радужными планами профессор оказался «калифом на час»! Воспоследовавшая наивно-циничная разъяснительная формулировка министра народного просвещения (кстати сказать, сам он был неплохим человеком, герой войны, потерял ногу на Бородинском поле) гласила, что «учреждение при Московском университете кафедры восточных языков основывалось единственно на временной необходимости в ориенталистике для приготовления сочинений к столетнему юбилею Московского университета».

До последнего момента университет не терял надежды сберечь кафедру. Об этом свидетельствует сохранившаяся в архивах переписка между ректором, попечителем и министром. Наконец грянул Юбилей. В торжественном собрании, среди дорогих подарков и подношений университету, от Императорской публичной библиотеки был вручен экземпляр первого издания Санскритского словаря, составленный выпускником Московского университета 1836 года и преподавателем Петербургского университета востоковедом Каэтаном Андреевичем Коссовичем.

А когда кончился юбилейный бал (12 января 1855 года) и погасли свечи, произошло кардинальное свертывание востоковедной специализации в Московском университете.

Но известна своего рода крылатая фраза о том, что в России суровость законов и правительственных предписаний микшируется их плохим исполнением. Поэтому, несмотря на официальное запрещение преподавать восточные языки, борьба за сохранение ориентальной составляющей университетского процесса вызвала к жизни различные альтернативные формы научной и практической деятельности в обход административных ограничений.

В 1856 г. Совет университета единогласно избрал на должность экстраординарного профессора П.Я. Петрова. Около двадцати лет, вплоть до своей смерти в 1875 г., провозвестник идей сравнительно-исторического языкознания, востоковед с широким кругозором и редкой подготовкой, Петров возглавлял кафедру сравнительно-исторической грамматики индоевропейских языков. И нас не должна смущать порой встречающаяся в литературе неоднозначная оценка научной и педагогической деятельности этого неординарного, недюжинного, не до конца понятого современниками и слегка подзабытого потомками востоковеда-полиглота. Достаточно сказать, что среди его учеников — три академика, сделавших, в отличие от учителя, прорыв в науке, это:
1. специалист в области индо-европейских, тюркских и финно-угорских языков Федор Евгеньевич Корш;
2. фольклорист, лингвист (индо-иранские языки), историк, этнограф и археолог Всеволод Федорович Миллер;
3. основоположник Московской лингвистической школы Филипп Федорович Фортунатов.

В связи с темой П.Я. Петрова, хочу напомнить коллегам о существовании его богатейшей библиотеки по самым различным восточным языкам и письменностям, а также о его собрании средневековых восточных рукописей. Все это хранится в отделе редких книг и рукописей Фундаментальной библиотеки МГУ, ждет научного изучения и систематизации.

Таким образом, запрещенная ex officio собственно восточная компонента развивалась внутри исторических и филологических дисциплин. С другой стороны, постоянно практиковались связи университета с Лазаревским институтом восточных языков, директорами которого были университетские профессора И.К. Бабст и В.Ф. Миллер, заведовал кафедрой Ф.Е. Корш, читали лекции В.И. Герье и П.Я. Петров. Здесь же, в Армянском переулке, были учреждены курсы для сторонних слушателей (из которых более половины оказались студентами Московского университета).

Взамен этому, многие студенты Лазаревского института числились и занимались на факультетах Московского университета. Среди тех, кто окончил оба учебных заведения, вспомним имена востоковедов-академиков арабиста Агатангела Ефимовича Крымского и тюрколога Владимира Александровича Гордлевского.

Весьма характерна судьба Александра Хаханашвили. Постучавшийся в двери университетского Дома на Моховой осенью 1884 года золотой медалист Тифлисской классической гимназии обрел в университетской корпорации новую семью. На пытливого юношу обратили внимание профессора В.О. Ключевский, В.И. Герье, М.М. Ковалевский, В.Ф. Миллер. Последний рассматривал Кавказ как связующее звено между русской и восточными культурами. Это научное положение учителя стало путеводной нитью в духовной жизни молодого грузина, помогало ему разбираться в лабиринте новейших теорий.

Большое значение для становления личности Хаханашвили сыграла молодежная среда. Студенты — филологи, историки, юристы, медики, физики и математики — были организованы в землячества от многих российских губерний. Старый Дом на Моховой стал для них домашним очагом, местопребыванием огромной студенческой семьи. А длинная цепочка поколений новых и новых университетских питомцев и профессоров способствовала формированию и регламентации своеобразного университетского «культа предков», со своими преданиями, песнями, праздниками, кумирами, со своим храмом… Послушайте, как звучат исполненные теплого лиризма и юношеской восторженности обнаруженные в архиве Музея истории МГУ стихи студента из украинского землячества (воспитанника 2-й Киевской гимназии) Иеронима Трофимовского, датируемые 3 декабря 1889 года:

Есть старый дом на Моховой;
Уж пыль времен на нем
Лежит густою пеленой,
Храним он древнею Москвой,
О — перл в краю родном.

Вокруг него все жизнь кипит,
Не умолкает шум,
А он над всем как бы царит,
Он словно в мире грез парит
И величавых дум.

Нальем же кубок, песнь начнем,
Хвала профессорам!
Пусть светлым нас ведут путем,
Пусть много-много лет во всем
Их мудрость служит нам!

Хвала студентам! С давних пор
Их песнь везде звучит…
Так пусть весельем блещет взор,
Пусть gaudeamus грянет хор,
Восторг в сердцах взбудит!

Так пусть гордятся стариной
Болонья и Кембридж —
Друзья, наш дом на Моховой
Им равен славой вековой,
Как сам Оксфорд, Париж!

Тот старый дом на Моховой
В величии своем,
Как солнце блещет над землей:
Он первый на Руси святой,
Он — перл в краю родном!

*****

По окончании учебы А.С. Хаханашвили был приглашен в Лазаревский институт, где он плодотворно трудился в качестве штатного доцента на кафедре грузинского языка, совмещая эту работу с лекциями в университете. В 1894 г. за свою многостороннюю научную деятельность ученый был удостоен золотой медали.

Учебой, преподаванием востоковедных дисциплин связали свою судьбу с обоими вузами (МГУ и ЛИВЯ) и сыны Армении Воксан Иоаннисянц, Григорий Халатянц, Никита Эмин, Леон Мсерианц.

*****

Пережив свой столетний юбилей, в 1919 году Лазаревское учебное заведение было переименовано в так называемый Армянский институт, затем в Переднеазиатский институт и, наконец, в Московский институт востоковедения (МИВ — 1921 г.), первым ректором которого стал выпускник Московского университета и Академии Генерального штаба, исследователь Средней Азии и Памира, видный военачальник и талантливый ученый-востоковед Андрей Евгеньевич Снесарев.

Просуществовавший до 1954 года Московский институт востоковедения до конца оставался уникальным высшим учебным заведением благодаря своему научно-педагогическому кадровому составу, богатейшей библиотеке и архивам, благодаря без малого полуторавековой традиции. После расформирования МИВа его сотрудники впоследствии оказались на работе в Московском институте международных отношений, в Московском университете, в системе Академии наук и других учреждениях.

Что касается Московского университета, то в годы постреволюционной ломки он потерял ряд кафедр и целые отделения, которые были реорганизованы еще в 1931 году в Московский институт философии, литературы, истории (МИФЛИ). В университете к 1933 году оставалось всего шесть факультетов: механико-математический, химический, физический, биологический, почвенно-географический, рабочий факультет. В дальнейшем наблюдается постепенное восстановление нескольких утраченных подразделений: в сентябре 1934 г. формируется исторический факультет (в составе которого кафедра истории колониальных и зависимых стран — руководитель Х.З. Габидуллин), и только в декабре 1941 г. в результате упразднения МИФЛИ и его слияния с Московским университетом создаются филологический, экономический и философский факультеты. Эти новации обусловили процесс структурного оформления востоковедной науки и стимулировали образование следующих подразделений:
— весной 1943 года на филфаке появляется кафедра общего и сравнительного языкознания (руководитель Л.В. Щерба), а в октябре было организовано восточное отделение в составе кафедр: тюркской филологии (руководитель Н.К. Дмитриев); иранской филологии (руководитель Б.В. Миллер);
— в июне 1944 года на истфаке создается отделение истории стран Востока (руководитель Б.Н. Заходер) в составе кафедр: истории стран Ближнего Востока (Турции, арабских стран, Африки — руководитель Н.А. Смирнов), истории стран Среднего Востока (Ирана, Афганистана, Индии — руководитель И.М. Рейснер), истории стран Дальнего Востока (Китая, Японии, Монголии, Тибета, Индокитая, Индонезии — руководитель Е.М. Жуков); в декабре того же года на филфаке создана кафедра арбской филологии (руководитель Б.М. Гранде).

*****

В это время немало востоковедов мобилизованно на фронты Великой Отечественной. Преподаватель кафедры истории колониальных и зависимых стран ст. лейтенант Е.Ф. Лудшувейт, впоследствии доктор honoris causa университета им. М. Лютера, был уполномоченным по охране памятников дворца Сан-Суси в Потсдаме. В честь его назвали улицу... Но были и жертвы. Среди них не вернувшийся с Дальневосточного фронта историк-китаевед Георгий Кара-Мурза.

*****

В 1953 году на филологическом факультете добавилась кафедра китайской филологии (руководитель Л.Д. Позднеева).

Как показали дальнейшие события, эти восточные отделения исторического и филологического факультетов оказались важнейшими вехами на пути дальнейшего развития востоковедной составляющей научно-образовательного университетского процесса.

Однако кроме этих вполне реальных «востоковедных вех», на рубеже 1940–50-х годов имел место удивительный случай, рассказ о котором сообщит моему повествованию некоторую мистическую компоненту, и лишь особая, юбилейная специфика настоящего момента придает мне духу отважиться на это. Дело в том, что именно в этот период «сгущения востоковедной атмосферы вокруг университета» имело место, как бы выразиться поосторожнее, — явление в свет образа нашего первого университетского профессора-востоковеда Алексея Васильевича Болдырева. Расскажу по порядку.

Занимаясь подготовкой лекционного курса по истории отечественного востоковедения, я попытался собрать иконографию университетских ориенталистов. Не без помощи коллег: например, изображение П.Я. Петрова обнаружил в Публичной библиотеке Санкт-Петербурга и любезно предоставил мне профессор А.А. Вигасин. Отчаявшись после долгих поисков найти портрет А.В. Болдырева, я обратился к известному москвоведу, бывшему главному библиотекарю фундаментальной библиотеки МГУ Виктору Васильевичу Сорокину. Потому что В.В. в свои 96 лет знает почти все, а из того, что знает, помнит абсолютно все! Вот что он мне поведал:
«С Болдыревым дело было так. Звонят ликвидаторы Дорогомиловского кладбища в Московский университет: „Тут у нас могила вашего профессора…”
Ну, я отправился, читаю на камне: „Здесь погребено тело бывшего ректора и профессора Императорского Московского университета Алексея Васильевича Болдырева”. Откопали дубовый гроб. Открыли крышку — и я увидел его как живого: круглое лицо, залысинки… А потом все рассыпалось в прах. Похоронил я его на Донском кладбище, рядом с Чаадаевым. А портрета его не сохранилось… Ни одного!».

Случилось это своего рода «обретение» образа ректора-востоковеда А.В. Болдырева и перезахоронение его останков в канун очередного, 200-летнего юбилея Московского университета и незадолго до образования Института восточных языков при МГУ.

Но об этом новом институте, ознаменовавшем качественно новый этап в развитии отечественного востоковедного образования, разговор пойдет в следующий раз.

Владислав Ремарчук,
зав. кафедрой ИСАА

Первая полоса

Пресс–служба

Вести МГУ

Поздравляем

Юридическая помощь

Страницы истории

На пользу науке

Дела профсоюзные

Крупным планом

Опрос недели

Студентка

Новости науки

Новости Москвы

Спорт

В Культурном центре МГУ

На главную страницу